Видел коровинскую картину. Здорово! Кабачок, вернее ресторан под открытым небом. Широкие мазки. Но думается, что и он может наскучить. Одна техника – мазки, мазки. Не то что В. Серов. Его не угадаешь…

Это старая истина, но только сейчас ее понял: задача искусства – показать ясно, убедительно зрителю свою мысль самыми скупыми средствами…

…Эта зима была ужасной (1944-45 г.). Главное – холод.

Идешь по Академии и чувствуешь – моя Академия. Та, по которой ходили столько кумиров: Рябушкин, Серов, Врубель, целая плеяда русских корифеев (таковы они для меня).

Галина Васильевна, моя учительница, сперва меня шокировала: молодая, лет 25-ти, как я думал – неопытная. Но теперь я ее полюбил и она меня, кажется. У нее черные крепкие волосы, нос с небольшой горбинкой, – карие глаза… По крайней мере не красится, не маникюрит ногти и т. п. Ничего лишнего не открыто, наглухо застегнута, одета скромно, но хорошо. Кричащего ничего нет; губы немного пухлые. В общем я в нее влюблен. (Муж ее художник Н. Андрецов был еще на фронте, а позднее вернувшись стал директором СХШ. Из-за крепких и характерных скул мы называли его Скулой. – И.Г.)

Ура!!! Закончен «химический» период. Я поборол себя, или, вернее, как-то само собой вышло. Этюды уже не пахнут «химией», впереди видна широкая дорога, ведущая к высотам искусства. («Химия» – яркие, несгармонированные краски, точнее – яркая раскраска, исключающая правду жизни и колорит. – И.Г.)

Езжу на этюды в Кавголово и в Лаврики. Возвращаюсь измочаленный с 2-3 акварелями и с 3-4 «карандашами». Что-то будет зимой? Добрый гений, вдохнови меня на плодотворную талантливую работу. Как бы сдать алгебру, а то Вера Владимировна (завуч) припугнула исключением из СХШ

10.09. Иду узнавать результаты по алгебре. Ужасно боюсь… Виталий Равкин всегда вселяет в меня неуверенность. «Литография, говорит, а не рисунок». Он имеет громадное терпение. Вот бы мне такое!

Пришел. Провалился. Настроение – в петлю.

14.09. Ездил несколько раз на этюды. Вчера – в Иванове. Написал этюд. Средний, не очень нравится. Хочу убедиться в полезности длительности писания. Этюды буду «драконить» по целым часам… Левитан и Серов тоже выделывали этюды до подробностей.

22 ноября 1945 г. Учусь уже много времени. Хочу подтянуться, а то уже много двоек и все по мелочам: то тетрадку забыл, то еще что-нибудь.

Говорят, что на зимних каникулах отличники поедут в Москву. Да, надо подтянуться: хочу посмотреть Третьяковку и вообще. Теперь у меня «возрождение», хорошие работы, иду лучшим в классе. Галина говорит, что некоторые этюды неплохо!!! – Хорошо!!! (обычно всем говорит: «Ничего»). Охота работать велика. Делаю композицию. Петербург, корабли, Петр I. Хорошо, по-моему, в рисунке. В цвете менее удачно. Постараюсь довести до хорошего состояния. Равкин посоветовал утемнить землю. Сейчас у меня страсть до желтых небес (может быть, под влиянием Серова – гения). Дай мне, тень Серова и Бог, силу стать художником…

Упивался Уленшпигелем. Читаю «Поединок» Куприна…

11 января 1946 г. Давненько не брал в руки тетрадочку!! На каникулах нигде не был, только на «Петре!», первая и вторая серии. Интересно очень… На каникулах никто не работал, а если работали, то немного.

Как я люблю историю русскую! Кремлевские стены, бояре… понимаю Рябушкина, Рериха, Нестерова. Рерих гений – сколько цвета! (И настроение громадное.)

Из класса я и Э. Горохов лучше всех. Мой старый довоенный учитель Глеб Иванович Орловский сказал, что ему нравятся зарисовки дома (моя страсть), а в живописи, говорит, чувствую себя менее уверенно. Следует меньше бояться и ярче брать отношения. (Милый Глеб Иванович – он был всегда прав. – И.Г.)

Равкин – гений, мне его композиция со стрельцами очень нравится. Да, сильный талант. Жажду весны с ее голубым небом и черным снегом.

14 февраля 1946 г.…В пятницу было – минус 30 градусов. В школе занятий не было, и я приперся зря – двери на замке, никого нет. Зашел в четвертый класс. Там увидел Меликову, Л. Григорьеву и Олега Бакушева. Олег – спортсмен, футболист; я не ожидал от него столь зрелых мыслей, когда, оставшись с ним вдвоем, мы разговорились. По его мнению, я и Равкин утрируем природу, доискиваем красоту от себя. Подражай натуре – будет гораздо красивее и больше пользы. Только упорным трудом достигнешь высокого класса. (Ну, это старая аксиома.) Застоишься – останешься с тем; что умел, и тебя обгонят последние ученики, которые прилежно стараются (чего я очень боюсь). Протестовал против исторических композиций. Надо попробовать делать что-то на современную тему. Не интересно? А что же тебя интересует в современной жизни? Ничего? Тогда и жить незачем. (Пожалуй, Бакушев во всем прав.)

Равкин помешался на «стариках» – Веронезе и т. д. Рерих, говорит, художник не большой. Зазнался, видно, собака. Отношение к старикам изменилось, благодаря знакомству с «Картинными галереями Европы», что видел у Прошкина – моего лучшего друга после «Мойши», если бы «Мойша» Дринберг был более нежен, чем Вова Прошкин – Суслик, как я прозвал его. А Суслик «яду полон». (Ныне М. Дринберг – Садовский, как и В. Прошкин – один из лучших представителей творческой интеллигенции Ленинграда – С. – Петербурга. – И.Г.)

Композиция «Цирк» не ладится. Перешел в набросках на одну линию, стараюсь, по крайней мере, внимательно прослеженной линией дать больше, чем сотней мелких точек и т. д.

…Отправили бы в Артек, да «поведение плохое». Забываю мучения с акварелью (летние). Сейчас затрудняюсь в самом основном, цвете как таковом (а именно в композициях).

29.111.46. Написал 4 «гениальных» этюда, внимательно следя за натурой. Вспоминаю Саврасова, Левитана. «Солнце гоните на полотно», – говорил Саврасов, и я стараюсь. Выходит «Серов» в 2-х томах Грабаря и его «История искусств» в 5-ти томах. Золотой человек – Грабарь…

Ездили с Четыркиным, Абрамовым, Прошкиным на этюды в Алекс. – Невскую Лавру. Не особенно вышло, но снег, солнце. Галина хвалила меня. Работать буду над композицией «Освободители».

1 июля. Кончил экзамены. «Гордость СХШ» – как сказала Анна Филипповна [21] … Еду в пионерлагерь под Сиверскую с Л. Четыркиным.

30 октября 46 г. Давно не писал дневник. Завтра живопись… Я теперь в 8 классе после долгих мытарств. В лагере много поработал… В Карташовке жили на даче. Женя Корлас… говорит, что он понял, наконец, соль живописи (или – как произносит – «вывописи»). Пишет хлестко и вообще много. Так вот, он говорит, что маленький этюд – белиберда (как я сам одно время думал и говорил). Вообще, по выражению Гудзенко (вороватого малого, поклонника Сезанна, Матисса и т. д.), весь 11-й класс делает «под Глазуна», за исключением Траугота (сын лосховца); Арефьева и Миронова. Последние шли на реализм, но снюхались с Трауготом и переняли любовь к «цвету», хлещут без рисунка. Как-то сошелся я с Юркой Никаноровым [22] , который серьезно относится к искусству. Живет Юра на Плуталовой, имеет комнатушку, отдельную от родителей, во второй, тоже маленькой, живет отец с матерью. «Начиненный» Мыльниковым [23] , он священнодействует, я ему очень завидую. Какой-то он нелюдимый, скучный, без тени юмора. Резкий и прямой (во всяком случае со мной). Говорит, что снятся композиции… Относится также серьезно к портрету. И я от него научился немного делать голову… Хотя и читал у Чистякова о построении головы и т. д., он считал – куда мне, «я еще маленький». Юрка говорит: «Надо тянуться, Илья! Смотри, Серов в наши годы в Академии был».

Живет духом А. Иванова (или, вернее, Мыльникова, к которому он ходит чуть ли не месяц). Говорит, что он гений, головы и небо получаются не хуже серовских и репинских…

Я влюблен в Мыльникова. До сих пор (6 месяцев) не могу очухаться от его «Клятвы балтийцев»…